В память о художникеЯ считаю, что это был, может быть, самый талантливый художник, который родился и жил в Тольятти. Особенно это касается акварели: такой глубины, чувства света нет и не было ни у кого в городе. Если акварели у него легкие, то масло носит какой-то трагизм, который проявляется в наложении мазков… Тяготы жизни Выросший фактически без родителей, он всю жизнь отстаивал место под солнцем, с остервенением обороняясь от жизненных невзгод. Не создал семьи, не устроился на денежную работу, не скопил никаких сбережений. Его категорически не принимали в Союз художников, от чего его страдания еще больше обострялись. Всю жизнь он занимался только искусством, размышляя о его природе и сущности – пожалуй, лишь это как-то удерживало художника в нашем мире. Любая смерть – трагедия, но смерть Сабаева страшна вдвойне: его останки нашли лишь через полгода после повешения – в лесополосе за автовокзалом Центрального района. Официальная версия – самоубийство. Дело было закрыто за отсутствием состава преступления. Вот несколько строк из предсмертной записки Владимира Сабаева: «Дорогие мои! Я болен и болен неизлечимо, симптомы я ощущаю уже сейчас… Мало светит перспектива сдохнуть в дурильнике или интернате, да что там, просто сдохнуть дома – так хоронить некому. У кого я буду на содержании? Мне самому надо содержать сестру, хозяйство, творчески продвигаться, а сил никаких нет – ни интеллектуальных, ни физических, — все сожрал диабет… Уничтожив себя, облегчу дальнейшее существование родственников. Поэтому не ругайте меня строго… Я – смертник… Не хочу никому мешать. Жить надоело! И все тут. Как говориться, был да сплыл! Вот!» Но обстоятельства гибели живописца насторожили его близких и друзей, которые до сих пор не принимают версию самоубийства. О смерти Владимира Сабаева рассказывает президент Творческого Союза художников «Солярис» Олег Березин: — На все лето я обычно уезжал в Питер, у меня родители в Выборге. Приехал в середине сентября 1996 года, и мне сказали, что нашли его повешенным и похоронили. Но там очень много непонятных вещей. Он исчез 28 декабря 1995 года. До этого получил деньги, купил себе новую одежду, сделал дома ремонт, депрессия у него вроде прошла, он ходил к друзьям, предупреждал, что придет на Новый год. Естественно, на Новый год он ни к кому не пришел, никто не знал, где он находится, все были в поисках. До марта была полная неизвестность – где, что и как. А в марте сестра приходит домой – там милиция, весь дом перерыт, и на столе лежит его предсмертная записка. То есть он пропал в декабре, а записка почему-то появилась в марте. В мае Сабаева нашли: он был одет перед Новым годом во все хламье (хотя только что покупал новую одежду): какой-то бушлат со значками, в котором он только рисовал. Из новых вещей – лишь ботинки. И в ботинках была запекшаяся кровь. Поэтому возникли подозрения: когда человек вешается, то откуда в ботинках кровь? Посмертная слава Первая и единственная персональная выставка работ художника была посмертной и состоялась в феврале 1997 года в художественном салоне «Куб». За несколько месяцев до этого его товарищ, художник Владислав Овчинников, забрал из милиции дневники Владимира Сабаева, хранившиеся там в качестве вещдоков, и передал старейшей тольяттинской художнице и педагогу Александре Смирновой. Александра Ивановна бескорыстно в течение года разбирала страницы, исписанные угловатым почерком, испещренные датами, рисунками, пометками, диаграммами. В 2000 году дневники (во всяком случае, в том виде, в котором их удалось текстуально воспроизвести) были опубликованы на страницах тольяттинского литературного журнала «Город». В предисловии к публикации Александра Смирнова, в частности, пишет: «Сохранились фрагменты дневников Сабаева, в которых много находок, многое выстрадано, «добыто потом и кровью». Как пишет он сам: «…в каждой отдельной работе хочется разгадать и запечатлеть философию жизни. Относиться именно как к первой и последней своей картине… Каждую вещь писать – написал и умер… Светотеневую игру как формальность сводить к нулю, ибо активный объем съедает душу. Суть концепции: мягче, мягче…». В предисловии Александры Смирновой есть и такие строки: «Творчество Сабаева высоко ценил заслуженный художник России Иван Комиссаров. Основные работы Владимир Сабаев создал на Бахиловой Поляне, и Комиссаров, имея там мастерскую, наблюдал Владимира за работой сначала после окончания Тольяттинского педагогического училища, когда он готовился к поступлению в художественный институт, затем после службы в армии (по окончании второго курса Харьковского института). За два года художник потерял много. «Работал всю зиму в холодном доме, чтобы восстановить форму». Недоедал. Но работал, работал. Самарские художники Комиссаров и Скачков считали: «Владимир был зрелым художником, много сделавшим в акварели. Он видел широко, писал мягко, легко». Буквально в июле месяце нынешнего года в мастерской у Олега Березина обнаружились ранее не известные произведения Владимира Сабаева: — У меня осталось практически все его наследие. Все эти годы работы хранились у меня в мастерской. Сабаев мне их просто оставил. У меня тогда мастерская была еще на Победе. Он привез работы с Бахиловой поляны, и ему надо было куда-то уезжать: «Пусть у тебя хранятся». Так в большом чемодане они и пролежали несколько лет. Я знал, что они у меня есть, просто долго чего не разбирал – ну, лежало и лежало. «Там, — говорит, — вещи и картины». Вещей там не оказалось, одни картины. С одной мастерской перевез в другую, а сейчас начал наводить капитальный порядок. Такая вот история. Какие там работы? Во-первых, это то, что умещается в чемодан. Самая большая работа – размером с ватманский лист. То есть больших холстов нет вообще ни одного. Там порядка 400 работ – те, которые можно выставлять. Если считать все – порядка 1000 работ. Мы сейчас все это пересняли с фотографом Михаилом Лёзиным, несколько дней разбирали, классифицировали. Какая будет их судьба? Будут храниться в фонде ТСХ «Солярис». Мы хотим сделать хорошую выставку, обратиться в департамент культуры, чтобы нам оказали финансовую помощь в оформлении, предоставили хороший зал. Надо встряхнуть город, чтобы он вспомнил, что в городе был очень достойный художник мирового уровня. Я считаю, что это был, может быть, самый талантливый художник, который родился и жил в Тольятти. Особенно это касается акварели: такой глубины, чувства света нет и не было ни у кого в городе. Если акварели у него легкие, то масло носит какой-то трагизм, который проявляется в наложении мазков… Что интересно, он на многих своих работах делал заметки – это говорит о том, что человек постоянно думал об искусстве. Например, такой рисунок, затылок человека, а сзади у него пометка: «Как нарисовать страх? А как нарисовать предчувствие страха?» Человек постоянно думал, как творчески выразить чувства. У него очень быстрые акварели, в день он их делал 20-30, и они у него все, считай, шедевры: человек не просто как-то относился к искусству – он жил искусством, больше ничем не занимался, только рисованием, писанием картин. Судьба наследия Несколько работ Владимира Сабаева (в основном большие полотна) находятся в фондах тольяттинского Художественного музея, хранятся у частных коллекционеров, близких, друзей художника. То, что сейчас обнаружено в фондах ТСХ «Солярис» — по численности наибольшее собрание произведений Сабаева: от самых первых работ (1970-е годы), до работ последних лет жизни. Сейчас идет подготовка к большой выставке, на которой будут представлены произведения из обретенной коллекции и из частных собраний (места нахождения всех известных полотен Сабаева, как ни странно, зафиксированы), но некоторые живописные работы нуждаются в реставрации. Возможно, экспозиция откроется в конце текущего, либо в начале следующего года. Еще семь лет назад, в период публикации потрясающего человеческого документа – дневников Владимира Сабаева, в Тольяттинской писательской организации возникла идея издания альбома репродукций художника совместно с дневниками и факсмиле его рабочих записей. Сейчас, при обнаружении огромного количества ранее не известных материалов, мысль об осуществлении проекта запульсировала вновь: союзы художников и писателей готовы довести задуманное до логического финала. Как всегда, все упирается в деньги. Но – вода камень точит. Бессмысленно повторять фразу: «Нет пророков в своем отечестве». Быть может, в память о нас и останется наше отношение к памяти уже ушедших людей? Из дневников Владимира Сабаева 14 марта 1993 г. Осточертела эта проклятая душевная несвобода. Этот постоянный мрачный груз, что разрушает и духовно, и физически. Это жалость о самим собой же сотворенном, утерянном ПО СВОЕЙ ВИНЕ образе. Да обидел, наплевал, оболгал, вот паскуда, да а ведь могло быть иначе(?), рай прозевал. АХ, ах. А рай ли, есть ли он здесь?, будет ли, если знаешь другой истинный рай, и вкушенные плоды от сего сада? И нужно ли слагать наперед благополучненькую слезливо-сладенькую биографию? Глупый. Хранить, оберегать, лелеять, таить корысть своей вшивенькой сущности. Да ведь потом всю оставшуюся свободу отдашь ни за грош в обмен за охрану этого лживого райка мнимого счастья. Не нужно грешить своим умопомрачением перед волей Господней, ибо так надо, ибо так надо. Ибо так жить дальше нельзя. Нужно принять это без оговорок, не суясь своей опальной гордыней. Да, гордыней, не я, а меня. Да не рисуйся, дегенерат, что твое, от тебя не убудет. Счастлив будешь, когда будешь самим собой, запрограммировать свое счастье (во всяком случае для меня) невозможно. Поменьше концентрируйся на своих неудачах, научись видеть радости и несчастья других, помогая им. Вот она, живительная энергия в видении жалости и умении помочь. Иные методы жизни не по мне. Очень опасно потерять самоотверженность, если не будешь сгорать, то сгноишься. Это уже позиция, ключ жизни, без которого вся жизнь становится бессмысленной, пусть даже она называется саморазрушение. Лучше сгореть, чем сгнить! ОТДАВАЙ ВСЕГО САМОГО СЕБЯ ДЕЛУ, ЧЕЛОВЕКУ. И не ссы! Ибо это самый грех. 1 мая 1994 г. Обращаюсь опять к эпистолярному жанру из нужды, не от хорошей жизни, проще говоря. Томлюсь уже который месяц без движенья. Осточертело! До болезни не знал, куда приткнуться, а теперь подавно. Ни перспектив, ни денег, не говоря уже о вдохновении, о любви. Это объективно — ненужность. Тут или менять профиль, или сваливать за кордон от этой своей невостребованности, кормить меня некому, наоборот, даже самому приходится. Нужды в дипломе не вижу, это еще два года неизвестно на что терять. Наблюдаю полнейший хаос, одно лишь растительное существование. А мне уже 32 года, и на нуле. Никто ничего не предлагает, ни зовет, ни помогает. Который год все сам. Какая тут романтика, вдохновение, если жрать нечего. Вот так жизнь прижала, да еще стараясь перечеркнуть тот опыт, что собрал потом и кровью по крохам. Прямо разруха какая-то. И что хуже всего — не видно перспективы, наоборот, надежды все меньше и меньше. Дальше идет пошлость и хаос, борьба за кусок хлеба. И где брать энергию, силы на художнический рост при таком раскладе судьбы, пока не знаю. 22 июля 1994 г. У меня еще не было такого депрессняка, как сейчас. Болезнь подточила нервы. Здоровья совсем нет, да дело даже не в этом. Потерял интерес к жизни, ничто не вдохновляет, нет чувств, любви, ни веры. Все прогорело. Не хочется ни писать, ни общаться. Так, отойти скорее в мир иной. После той комы живу как сам не свой, как бы не своей жизнью. Инертно. Но мало того, своей отрицательной заряженностью скверно влияю на окружающих. Везде оставляю о себе негативное впечатление, и что мерзко, ничего не могу с этим поделать. Как бы так подгадать… не хочу быть вялой тряпкой, зомби, не хочу никого подводить, подставлять по своей слабости. Вообще живу прошлыми ощущениями, прошлой памятью. Не могу смириться с инъекциями. Морально убивают. Кома и последующая смерть, видимо, были логическим завершением жизни. Зачем и для чего откачали меня..., а безделье, апатия тем временем все более и более въедается в душу. Нет цели, нет сил, нет духа. Зачем и кому такое существование? А что дальше будет? |
 |
|